Неточные совпадения
Теперь я должен несколько объяснить причины, побудившие меня предать публике сердечные тайны человека, которого я никогда не знал. Добро бы я был еще его другом: коварная нескромность истинного друга понятна каждому; но я видел его только раз в моей жизни на большой
дороге; следовательно, не могу питать к нему той неизъяснимой ненависти, которая, таясь под личиною дружбы, ожидает только смерти или несчастия любимого
предмета, чтоб разразиться над его головою градом упреков, советов, насмешек и сожалений.
Если бы Чичиков прислушался, то узнал бы много подробностей, относившихся лично к нему; но мысли его так были заняты своим
предметом, что один только сильный удар грома заставил его очнуться и посмотреть вокруг себя; все небо было совершенно обложено тучами, и пыльная почтовая
дорога опрыскалась каплями дождя.
Кажись, неведомая сила подхватила тебя на крыло к себе, и сам летишь, и все летит: летят версты, летят навстречу купцы на облучках своих кибиток, летит с обеих сторон лес с темными строями елей и сосен, с топорным стуком и вороньим криком, летит вся
дорога невесть куда в пропадающую даль, и что-то страшное заключено в сем быстром мельканье, где не успевает означиться пропадающий
предмет, — только небо над головою, да легкие тучи, да продирающийся месяц одни кажутся недвижны.
Мужчины почтенных лет, между которыми сидел Чичиков, спорили громко, заедая дельное слово рыбой или говядиной, обмакнутой нещадным образом в горчицу, и спорили о тех
предметах, в которых он даже всегда принимал участие; но он был похож на какого-то человека, уставшего или разбитого дальней
дорогой, которому ничто не лезет на ум и который не в силах войти ни во что.
«Так, верно, те, которых ведут на казнь, прилепливаются мыслями ко всем
предметам, которые им встречаются на
дороге», — мелькнуло у него в голове, но только мелькнуло, как молния; он сам поскорей погасил эту мысль… Но вот уже и близко, вот и дом, вот и ворота. Где-то вдруг часы пробили один удар. «Что это, неужели половина восьмого? Быть не может, верно, бегут!»
В Англии и ее колониях письмо есть заветный
предмет, который проходит чрез тысячи рук, по железным и другим
дорогам, по океанам, из полушария в полушарие, и находит неминуемо того, к кому послано, если только он жив, и так же неминуемо возвращается, откуда послано, если он умер или сам воротился туда же.
Были выписаны мастера-специалисты из Петербурга и Варшавы; оттуда же партиями получалась
дорогая мебель, обои, драпировки, ковры, бронза, экипажи и тысячи других
предметов, необходимых в обиходе богатого барского дома.
В его будущем кабинете каждая вещь будет
предметом искусства, настоящего,
дорогого искусства, которое в состоянии ценить только глубокий знаток и любитель.
От города до монастыря было не более версты с небольшим. Алеша спешно пошел по пустынной в этот час
дороге. Почти уже стала ночь, в тридцати шагах трудно уже было различать
предметы. На половине
дороги приходился перекресток. На перекрестке, под уединенною ракитой, завиделась какая-то фигура. Только что Алеша вступил на перекресток, как фигура сорвалась с места, бросилась на него и неистовым голосом прокричала...
Между тем Аркадий Павлыч расспрашивал старосту об урожае, посеве и других хозяйственных
предметах. Староста отвечал удовлетворительно, но как-то вяло и неловко, словно замороженными пальцами кафтан застегивал. Он стоял у дверей и то и дело сторожился и оглядывался, давая
дорогу проворному камердинеру. Из-за его могущественных плеч удалось мне увидеть, как бурмистрова жена в сенях втихомолку колотила какую-то другую бабу. Вдруг застучала телега и остановилась перед крыльцом: вошел бурмистр.
В день выступления, 19 мая, мы все встали рано, но выступили поздно. Это вполне естественно. Первые сборы всегда затягиваются. Дальше в пути все привыкают к известному порядку, каждый знает своего коня, свой вьюк, какие у него должны быть вещи, что сперва надо укладывать, что после, какие
предметы бывают нужны в
дороге и какие на биваке.
Матушка, впрочем, уже догадывалась, что в Москве не путем выездов добываются женихи и что существуют другие
дороги, не столь блестящие, но более верные. В скором времени она и прибегла к этим путям, но с этим
предметом я предпочитаю подробнее познакомить читателя в следующей главе.
— Встань! — сказала ласково государыня. — Если так тебе хочется иметь такие башмаки, то это нетрудно сделать. Принесите ему сей же час башмаки самые
дорогие, с золотом! Право, мне очень нравится это простодушие! Вот вам, — продолжала государыня, устремив глаза на стоявшего подалее от других средних лет человека с полным, но несколько бледным лицом, которого скромный кафтан с большими перламутровыми пуговицами, показывал, что он не принадлежал к числу придворных, —
предмет, достойный остроумного пера вашего!
Видно,
дорога и произведенный движением спокойный сон подкрепили меня; мне стало хорошо и весело, так что я несколько минут с любопытством и удовольствием рассматривал сквозь полог окружающие меня новые
предметы.
Тополи, окаймлявшие шоссе, белые, низкие домики с черепичными крышами по сторонам
дороги, фигуры редких прохожих — все почернело, утратило цвета и перспективу; все
предметы обратились в черные плоские силуэты, но очертания их с прелестной четкостью стояли в смуглом воздухе.
Он шагал и, уж конечно, не подозревал, что для мужика и бабы он, в этот миг, составляет самый загадочный и любопытный
предмет, какой только можно встретить на большой
дороге.
Едучи
дорогой, Юлия Матвеевна не вскрикивала, когда повозка скашивалась набок, и не крестилась боязливо при съезде с высоких гор, что она прежде всегда делала; но, будучи устремлена мысленно на один
предмет, сидела спокойно и расспрашивала издалека и тонко Людмилу обо всем, что касалось отношений той к Ченцову.
Ты, смертный, пробудись и будь полезен свету,
Да вера и дела усовершат тебя.
Ах,
дорог миг, спеши ты к своему
предметуИ к смерти приготовь себя.
Венецианское зеркало в массивной раме из серебра; небольшие диваны, обитые
дорогим серо-зеленым шелком; палисандровая отделка стен; карнизы, штофные портьеры, индийский ковер и три электрические лампы с матовыми колпаками в фигурной бронзовой сетке — были
предметами подлинной роскоши — в том виде, как это технически уместно на корабле.
От времени до времени, прорываясь сквозь чащу леса, скользил вдоль просеки яркий луч восходящего солнца; но по обеим сторонам
дороги густой мрак покрывал все
предметы.
В самом деле, вьюга усилилась до такой степени, что в двух шагах невозможно было различать
предметов. Снежная равнина, взрываемая порывистым ветром, походила на бурное море; холод ежеминутно увеличивался, а ветер превратился в совершенный вихрь. Целые облака пушистого снега крутились в воздухе и не только ослепляли путешественников, но даже мешали им дышать свободно. Ведя за собою лошадей, которые на каждом шагу оступались и вязнули в глубоких сугробах, они прошли версты две, не отыскав
дороги.
Во всю ночь, проведенную им в доме боярина Кручины, шел проливной дождь, и когда он выехал на большую
дорогу, то взорам его представились совершенно новые
предметы: тысячи быстрых ручьев стремились по скатам холмов, в оврагах ревели мутные потоки, а низкие поля казались издалека обширными озерами.
Вскоре перед ним сверкнуло маленькое озеро, окаймленное, как бахромою, купами ольхи, орешника и ветел. Еще минута, и показалась Ока во всем своем величии; еще шаг, и он очутился на тропинке у берегового углубления, увидел площадку — эту площадку, заменявшую ему целую родину. Каждый
предмет, попадавший на глаза, вызывал в душе его
дорогие воспоминания. Ваня перешел ручей — свидетель детских игр…
Она не на шутку обрадовалась своему гостю: кроме родственных связей, существовавших между нею и дядей Акимом — связей весьма отдаленных, но тем не менее
дорогих для старухи, он напоминал ей ее детство, кровлю, под которой жила она и родилась, семью — словом, все те
предметы, которые ввек не забываются и память которых сохраняется даже в самом зачерствелом сердце.
Puissent ils, en vous rappelant l'objet aimé, vous prouver que le courage et le malheur sont respectes en Russie comme ailleurs» [Примите, милостивый государь, вещи, которые для вас столь
дороги; пусть они, напоминая вам о
предмете любви вашей, послужат доказательством, что храбрость и несчастье уважаются в России точно так же, как и в других странах.
Через несколько минут отряд французских драгун проехал по большой
дороге, которая была шагах в десяти от наших путешественников. Солдаты громко разговаривали между собою; офицеры смеялись; но раза два что-то похожее на проклятия,
предметом которых, кажется, была не Россия, долетело до ушей Зарецкого.
Во всем домашнем обиходе Николая Матвеича ружье было самою
дорогою вещью, орудием пропитания и
предметом удовольствия.
Случалось, что в то время, когда я думал совсем о другом и даже когда был сильно занят ученьем, — вдруг какой-нибудь звук голоса, вероятно, похожий на слышанный мною прежде, полоса солнечного света на окне или стене, точно так освещавшая некогда знакомые,
дорогие мне
предметы, муха, жужжавшая и бившаяся на стекле окошка, на что я часто засматривался в ребячестве, — мгновенно и на одно мгновение, неуловимо для сознания, вызывали забытое прошедшее и потрясали мои напряженные нервы.
А сонаследник, смущавший Катерину Львовну с ее
предметом, побрыкивал себе безмятежным козликом и еще безмятежнее спал супротив пестовавшей его бабушки, не думая и не помышляя, что он кому-нибудь перешел
дорогу или поубавил счастья.
Я знаю, что и теперь, назвав актеров, любимцев князя Шаховского, по имени, я вооружу против себя большинство прежних любителей театрального искусства; но, говоря о
предмете столь любезном и
дорогом для меня, я не могу не сказать правды, в которой убежден по совести.
Сначала объявил, что он желал сам быть у него, с тем чтобы поклониться ему от всего своего семейства, и по преимуществу от невесты, которая будто бы уже ожидает его с восьми часов утра, а потом, спрося Павла о матери и услышав, что она заснула, умолял не беспокоить ее, а вслед за тем он заговорил и о других
предметах, коснувшись слегка того, что у него
дорогой зашалила необыкновенно злая в упряжке пристяжная, и незаметно перешел к дому Павла (у Бешметева был свой дом).
Ераст. Нет, зачем же-с! Да мне ни серебра, ни золота, никаких сокровищ ка свете не надо, только б ласку видеть да жалел бы меня кто-нибудь. Вот теперь ваш подарок, конечно, я очень чувствую; а ведь для души тут ничего нет-с. Для меня только ласковое слово, совет, наставление для жизни в тысячу раз
дороже всяких подарков. А ежели пожалеть, утешить в горе, заплакать вместе… об таких
предметах зачем и мечтать! Потому этого никогда не дождешься…
Когда же в 1781 году последовал указ об исправлении
дорог и мостов, оказалось, что собранные на этот
предмет деньги так ничтожны, что с ними ни за что и приняться нельзя («Московские ведомости, № 172).
Скажу без лести, многие на меня посматривали, и тут я должен был проходить несколько раз мимо тех же окон, но
предмет страсти моей скрывался, а на ее место выходил слуга, и, без всякой политики, говорил, чтобы я перестал глазеть на окна, а шел бы своею
дорогою, иначе… ну, чего скрывать петербургскую грубость?.. иначе, — говорит, — вас прогонят палкою.
Было так темно, что на самом близком расстоянии невозможно было определять
предметы; по сторонам
дороги представлялись мне то скалы, то животные, то какие-то странные люди, и я узнавал, что это были кусты, только тогда, когда слышал их шелест и чувствовал свежесть росы, которою они были покрыты.
«Как я донес букет, не понимаю, — сказал Версилов. — Мне раза три
дорогой хотелось бросить его на снег и растоптать ногой… Ужасно хотелось. Пожалей меня, Соня, и мою бедную голову. А хотелось потому, что слишком красив. Что красивее цветка на свете из
предметов? Я его несу, а тут снег и мороз. Я, впрочем, не про то: просто хотелось измять его, потому что хорош».
Всю довольно дальнюю
дорогу с Гагаринской набережной до 6-й линии Васильевского острова Николай Павлович восторженно описывал Кудрину
предмет своего поклонения — Талечку.
Это поведение дочери у гроба отца возмутило соседей и стало надолго
предметом обсуждения обывателей Сивцева Вражка. Заметили также взгляды ненависти и презрения, которые подчас останавливала неутешная вдова на своей единственной дочери, которая, казалось бы, в минуту потери мужа, должна бы была сделаться особенно
дорогой для одинокой матери. Все это подтвердило в глазах обывателей созданную уже целые годы легенду о происхождении этого «звереныша».
Не столько тревожит любовника первое тайное свидание с любимым
предметом, как тревожило Мариулу свидание с княжною Лелемико. Радость и страх видеть так близко дочь свою, говорить с нею до того волновали ее кровь, что занимался у нее дух; в голове и сердце ее стучали молоты. Несколько раз
дорогою останавливалась она, чтобы перевести дыхание.
Духовник шел с дарами на лестницу; вслед за ним входил Антонио Фиоравенти; навстречу шел хозяин дома, бледный, дрожащий, с растрепанной головой, с запекшимися губами. Был полдень; солнце ярко освещало лестницу, все
предметы резко означались. Первым делом барона, гордого, спесивого, родственника королевского, было броситься к ногам итальянца и молить его о спасении супруги. Золото, поместья, почести, все сулил он ему, лишь бы спасти ту, которая была для него
дороже самой жизни.
Они были почти на
дороге к истине, но, конечно, им в голову не приходило, что
предмет платонический, безнадежной любви Салтыкова — холмогорская пленница, бывшая правительница, герцогиня Брауншвейгская, Анна Леопольдовна, быть может, даже не знавшая о существовании влюбленного в нее гвардейского ротмистра.
— Тульский завод, — сказал
дорогой Григорий Александрович, — есть такое государственное заведение, такой военный
предмет, который заслуживает моего внимательного обозрения, и я непременно займусь этим делом тщательно и серьезно.
Молодая женщина, накормив грудью свое дитя, положила его опять в колыбель, и старик опять принялся убаюкивать его. Под вязом поставлен стол: скоро готова вечерняя трапеза. Но прежде нежели садиться за нее, все семейство благоговейно творит молитву, и дитя, повторяя за матерью, лепечет благодарение богу за хлеб насущный. Сели; Любуша одна не садится. Она устремила взоры на ближайшую гору, по которой идет
дорога к замку, и как будто силится глазами поймать какой-то
предмет.
На скором поезде между чешской Прагой и Веной я очутился vis-à-vis с неизвестным мне славянским братом, с которым мы вступили по
дороге в беседу.
Предметом наших суждений был «наш век и современный человек». И я, и мой собеседник находили много странного и в веке, и в человеке; но чтобы не впадать в отчаяние, я привел на память слово Льва Толстого и сказал...
Со мною несчастье всегда.
Мне нравятся жулики и воры.
Мне нравятся груди,
От гнева спертые.
Люди устраивают договоры,
А я посылаю их к черту.
Кто смеет мне быть правителем?
Пусть те, кому
дорог хлев,
Называются гражданами и жителями
И жиреют в паршивом тепле.
Это все твари тленные!
Предмет для навозных куч!
А я — гражданин вселенной,
Я живу, как я сам хочу!
Чем
дороже я продам хлеб и все нужные
предметы народу и чем ему будет труднее, тем мне будет лучше, — говорит и купец и землевладелец.